Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда) - Страница 31

К оглавлению

31

– Что это значит?

– При вашем зачатии две материнские яйцеклетки были оплодотворены двумя сперматозоидами, и на ранней стадии эмбрионального развития два зародыша срослись в один, вместивший в себя генетически различные клетки. Поэтому совместимого с вами донора найти крайне трудно. Процент подобных генотипов близок к нулю. – Ковини сделал небольшую паузу. – Как я уже отметил, это плохая новость.

– Стало быть, есть и хорошая?

– Есть.

Холодный, безапелляционный голос врача сменился родным, отцовским.

– Я звонил матери в Нью-Йорк, чтобы сообщить о случившемся. Она тут же развернула бурную деятельность. Оказывается, у нее есть знакомый врач, непревзойденный авторитет по таким патологиям. Его зовут Уильям Роско.

– Это, безусловно, хорошая новость, – вновь вступил в разговор Ковини. – Не стану утомлять вас долгими научными подробностями – вам они все равно будут непонятны. Имейте в виду главное: возможность пересадки существует. Я проконсультировался с профессором Роско. Он крупнейший специалист по микрохирургаи глаза и к тому же много занимался трансплантацией, пересадкой стволовых клеток и тому подобными экспериментами. Вам совершенно необходимо лететь в Штаты, поскольку в Италии закон об искусственном зачатии запрещает пересадку стволовых клеток. Мы долго говорили с профессором по телефону. Как выяснилось, есть нечто еще более уникальное, нежели Тара.

– Что-что?

– Донор, который может оказаться совместимым. Профессор Роско путем пересадки стволовых клеток берется блокировать лимфоциты, способные оказать противодействие чужеродной роговице, и таким образом избежать возможного отторжения.

Эстафету надежды подхватил Карло Мартини:

– Только это нельзя откладывать. Один клиент матери, большая шишка, предоставляет в наше распоряжение свой личный самолет. Завтра вылетаем, а на послезавтра назначена операция. Если, конечно, ты согласна и чувствуешь себя в силах…

Расслышав мольбу в голосе отца, она поспешно отозвалась:

– Конечно, согласна.

Еще бы мне не согласиться. Я готова перенести все муки ада.

Щекотливый момент миновал благодаря новому вмешательству профессора Ковини.

– Очень хорошо, – подытожил он. – А теперь, синьор Мартини, нам лучше дать ей покой. Полагаю, мы изрядно утомили вашу дочь.

– Разумеется, профессор.

Отец поцеловал ее в щеку и прошептал на ухо, как будто поделился некой тайной:

– Пока, моя радость. До завтра.

Затем чужая рука слегка сжала ее пальцы.

– Примите мои наилучшие пожелания, синьорина. Поверьте, это не пустые слова. Я глубоко вам сочувствую и восхищен вашим огромным мужеством.

Морин услышала неловкую возню (видимо, они с трудом разминулись со штативом капельницы), затем шаги, удаляющиеся от кровати. Тихо открылась и закрылась дверь, и Морин осталась одна в палате. Должно быть, в капельницу ввели успокоительное, потому что Морин почувствовала, как на нее накатывает дремота, и стала ждать погружения в сон.

Хотя бы несколько часов не думать о том, что ей предстоит, и не молиться всем богам, чтобы на минуту, всего лишь на минуту ей вернули зрение.

Большего она не просит.

На одну минуту.

Этого будет достаточно, чтобы заглянуть в глаза и удержать в памяти издевательскую мину Арбена Галани, а затем навсегда стереть ее выстрелом из пистолета.

Дальше – темнота.

Часть третья
Нью-Йорк

14

Джордан на умеренной скорости подъехал к Бруклинскому мосту. Движение еще не накопило привычной ярости, поэтому Джордан, несмотря на изворотливость «дукати», встал вместе с машинами в очередь на проезд по этой повисшей в воздухе полосе металла и асфальта.

Ныне Бог не судил людям раздвигать воды, пришлось им выстроить мосты. Джордан всегда воспринимал их как символ переправы на другой жизненный берег. За спиной у него остался адрес: Полис-Плаза, один. Проезжая мимо, он не удостоил взглядом Главное полицейское управление, где прослужил не год и не два.

Без внимания оставил он и нью-йоркский муниципалитет – имитацию Белого дома в миниатюре, где его брат распоряжался вверенной ему властью.

Прямо сейчас он проезжал над городской тесниной Уотер-стрит, и если бы повернул голову вправо, то увидел бы крышу дома, где парень по имени Джеральд Марсалис разменял свою жизнь на небытие, так разменял, что даже умер под чужим именем.

А убийца Джерри Хо до сих пор гуляет на свободе.

Но Джордан головы не поворачивал; он смотрел прямо перед собой и представлял, как лежащий впереди пролет моста отражается в зеркальном козырьке его цельного шлема. На все эти вехи пути он не смотрел не из равнодушия к ним – просто ему не надо было смотреть, чтобы помнить об их существовании. Память никогда его не подводила. Все воспоминания отложились в ней с предельной четкостью, словно достопримечательности на цветных открытках, включая и стоящую на обороте цену.

Есть люди, которым труднее отречься от себя, нежели расплачиваться за последствия своих поступков. Джордан Марсалис принадлежал к их числу и не задавался вопросом, достоинство это или недостаток.

Так уж сложилось.

Джордан понял это про себя уже давно, когда его друг Тед Кочинский попросил у него взаймы тысячу долларов. Джордан знал, что они нужны ему позарез и что, скорее всего, Тед их не вернет. Но он, тем не менее, одолжил ему эти деньги, потому что отказать в данном случае было труднее, чем лишиться тысячи долларов.

По той же самой причине три года назад ночью он заменил брата в разбитой машине и взял на себя вину за то, к чему был совершенно непричастен.

31