Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда) - Страница 32

Потом ему было горько и обидно от того, как повел себя Кристофер, но «закон Кочинского» сработал и на сей раз, причем Джордан отдавал себе отчет, что дело тут не только в отношениях с братом, а в том, что он частично выплатил долг, назначенный ему еще их общим родителем, Джейкобом Марсалисом. Кристофер вырос в атмосфере богатства и презрения к отцу, Джордан же был окружен его любовью и потому – справедливо или нет – считал себя обязанным старшему брату. Они росли не вместе, но знали о существовании друг друга. Когда случай их свел, каждый уже выбрал в жизни свой путь. Единственное, что их объединяло, – это голубые глаза и витавшая над ними тень отца. Правда, они смотрели на нее под разным углом зрения.

Братья никогда не касались этой темы в разговорах, но оба понимали, что ее таким образом не вычеркнуть из сознания. По молчаливому согласию они оставили ее висеть над собой, как дамоклов меч, не зная, на чью голову он упадет.

Мир полон людей, покинувших отчий дом и мечтающих о возвращении. Джордан чувствовал, что путешествие, которое он сейчас отложил, на самом деле началось уже давно. Жизнь в Нью-Йорке была для него лишь долгой временной стоянкой, необходимой для того, чтобы рассчитаться с долгами.

Ведь сердце, странное сердце
Щемит и зовет уплыть…

В памяти Джордана внезапно всплыли слова песни Коннора Слейва, парня, который, в отличие от Джерри Хо, понимал, что совершать восхождение надо по самому крутому склону – не потому, что этот склон единственный, а потому, что сам он так устроен.

Перед ним резко затормозил «вольво», и водитель, высунувшись из окошка, напустился на ехавшего впереди. Джордан легко вывернул влево и обошел неожиданный затор в движении и в мыслях.

Миновав мост, он вырулил на Адамса и поехал до перекрестка с Фултон-стрит, оставив слева Бруклин-Хайтс – респектабельный квартал старых, великолепно отреставрированных домов – и неподражаемую панораму небоскребов Манхэттена.

Далее он двинулся на юг, в район, где обитал Джеймс Буррони, напарник по «делу Марсалиса», как его окрестили репортеры.

Он позвонил Джеймсу после очередных переговоров с Кристофером в Грейси-Мэншн. Джордан привык считать, что политические деятели живут в неприступном, бронированном кругу и, несмотря на свой публичный имидж, не способны быть просто людьми, а во всем остаются политиками.

Разговаривая с братом, Джордан впервые задал себе вопрос: действительно ли Кристофер хороший мэр или только в нужный момент оказался лучше своих соперников?

С тех пор как он увидел мертвого сына в карикатурной позе, на полу его ателье, Кристофер метался, как зверь в клетке, и Джордан до сих пор не мог понять – то ли это отцовская скорбь, то ли ярость по поводу собственного бессилия, которое он, как первый гражданин города, вынужден демонстрировать всему Нью-Йорку.

Так или иначе, лихорадочное расследование убийства Джеральда спустя две недели оказалось в полном тупике. Сыщики перекопали вдоль и поперек жизнь покойного и не нашли ни одного следа, ни одной зацепки. Между тем масс-медиа изощрялись в самых разных гипотезах. Они даже вытащили на свет тот старый случай на дороге и увязали его с демоническим гением покойного Джерри Хо.

Когда были исчерпаны факты, на смену им пришли фантазии.

К счастью, удалось обезвредить Лафайета Джонсона, пока он не наделал больших бед, упиваясь своей внезапной популярностью. Кристофер лично встретился с ним и уговорил держать язык за зубами с помощью единственно понятного тому аргумента – денег. Благодаря аналогичным мерам другие источники скандальной информации также не спешили подпитывать репортеров, и газетная шумиха осталась на мелководье досужих вымыслов.

Увы, недалеко от нее ушло и следствие.

Джордан припарковался на другой стороне от дома Буррони – первого на улице небольших, утопающих в зелени вилл. Заглушив мотор, он некоторое время разглядывал представшую ему постройку. То, что он увидел, его по меньшей мере озадачило. Он ожидал чего-то иного, чтоб не сказать – чего-нибудь получше.

Перед домом стоял белый «чероки» старой модели. Дверь дома отворилась, оттуда вышла женщина, ведя за руку мальчика лет десяти. Она – высокая блондинка с некрасивым, но выразительным и добрым лицом, а малыш – копия Буррони, никакого анализа ДНК не нужно.

Джордан тут же устыдился этой мысли, увидев металлический костыль на одной ноге мальчика. Слегка прихрамывая, он что-то оживленно рассказывал матери. Следом за ними, неся два чемодана, вышел Буррони.

Он поднял голову, увидел через дорогу человека на мотоцикле и на мгновение приостановился – видимо, узнал. Тем временем женщина с мальчиком уже дошли до машины и открыли дверцы.

Буррони уложил в багажник оба чемодана. Джордан дождался, пока он попрощается с женой и, чуть наклонившись, поправит на голове мальчика бейсболку. «Бывай, чемпион», – донеслись до него слова детектива. Затем Буррони обнял сына, но смотрел при этом на него, на Джордана.

Мать и сын уселись в машину; ребенок высунулся из окошка и помахал стоявшему на газоне отцу. Джордан взглядом проводил машину до перекрестка. Когда сзади замигал правый поворотник, он поставил мотоцикл на опору, снял шлем и перешел дорогу.

Джеймс Буррони выглядел смущенно, и это смущение передалось ему. Джордан понял, что застал детектива в момент слабости, которой тому не хотелось делиться с посторонними.

– Привет, Джордан. Чему обязан?

В тоне сквозила настороженность; его нельзя было назвать грубым, но и особой сердечности не чувствовалось. Буррони, видимо, пока непривычно было называть его по имени. В ходе совместного расследования их отношения не улучшились и не ухудшились – между ними по-прежнему не было никаких отношений. Оба воспринимали свое общение как временное и вынужденное.