Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда) - Страница 77

Лиза отошла от зеркала. Лучше не видеть своего лица, чтоб не заглядывать себе в душу. Она открыла душ и тут же, не дожидаясь, пока вода нагреется, встала под струю, чтобы спрятать слезы среди миллионов холодных одинаковых капель.

На сей раз не мир ее отверг, она сама его отвергла.

Она влюбилась в Джордана с первого мгновения, как только он появился – с синяком под глазом и разбитым носом – на пороге ванной и распахнул невероятной голубизны глаза, увидев ее нагой.

Нагим, зло поправила она, чтобы не забывать себя и свое место в жизни простых смертных. Изящная шутка природы, которой нет дела до того, какой ценой нам достаются ее выдумки. Она лишь смотрит и забавляется замешательством своего творения, не знающего, в какой туалет идти – в мужской или в женский.

Лиза предложила Джордану остаться в его доме. Не подумав предложила, из одного лишь желания быть с ним рядом, заранее зная, что это ошибка. Вдобавок она совершила еще одну непоправимую ошибку, сколько оправданий себе ни подыскивай.

Она вспомнила свое желание по приезде в Нью-Йорк устроить себе праздник с устрицами и шампанским, когда ее некстати застиг болван по имени Гарри, с которым она обошлась так, как решила впредь обходиться всегда и со всеми. Отправляясь сюда, она видела впереди простор для великих завоеваний, но, приехав, пришла к горькому выводу: завоевывать-то здесь и нечего, а то, что есть, не стоит трудов. Это случилось несколько дней назад, но ей уже казалось событием далекого прошлого.

Всю жизнь она только пряталась и молилась, чтобы ее не нашли, вжималась в стену и даже помыслить не могла выйти на середину улицы. И втайне думала: а вдруг все-таки найдется хороший человек и примет ее такой, какая она есть. Конечно, ей хотелось быть как все, иметь в жизни хоть какую-то определенность, тешить себя нехитрыми иллюзиями.

Но, как видно, этого ей не дано.

Из-за ее внешности все мужчины наперебой бросались ухаживать за ней, но стоило им узнать, кто и что она есть, улыбки, летящие ей навстречу, сменялись затылками, бегущими прочь.

Ну, если не считать звонки в два ночи, тягучие от выпитого голоса: мол, я здесь, поблизости, могу зайти, пропустить стаканчик, ей-богу, не пожалеешь.

Постепенно она поняла, что людям, живущим под сенью условностей, нужны такие, как она. Втайне, без огласки, но нужны. Их целые толпы, жаждущих провести часок-другой с такой, как она, а потом вернуться к нормальной жизни, под семейный кров, и чтоб жена была женщиной, сыновья – мальчиками, дочери – девочками.

А она, стиснув зубы, сглатывая слезы, раскалывая ком в горле смехом, шла дальше своим путем.

Однажды ей пришло письмо. В нем было таинственное, извращенное и оскорбительное предложение. Однако оплачивалось оно весьма заманчиво…

И Лиза сдалась.

Сказала себе: чего хотят, то и получат. Сто тысяч долларов – неплохое начало, вполне разумная цена, чтобы купить не только тело, но и совесть.

Два по цене одного.

Но между нею и этой сомнительной целью, о которой она решила забыть, встал Джордан. Она чувствовала, как его день за днем все больше тянет к ней, как бабочку к огню. А потом, над рекой в ресторане, после той безумно счастливой гонки в обитель застывшего времени он сказал ей те желанные слова. Лиза не сводила с него глаз и поняла, что он уступил влечению, но не принял ее такой, какая она есть.

Колебания Джордана, его отведенный взгляд она истолковала совершенно иначе, потому захлопнула створки своей раковины, поднялась и, как всегда, сбежала. Отдалилась от него, боясь впасть в новую иллюзию, осознание которой станет еще больней, чем прежде, потому что чувств такой неистовой силы она не испытывала никогда и ни к кому.

И вот теперь в который раз осталась в компании своих неизменных и нежеланных спутников – разочарования и стыда.

Она закрыла воду и высунулась из кабины за халатом. Надела его и стала вытирать волосы капюшоном, встав ногами на махровый коврик. Зеркало запотело, и ее фигура стала неясным, бесформенным мельтешением в клубах неподвижного пара.

На миг и сама застыла неподвижно, не зная, то ли протереть зеркало, то ли снова укрыться под тонкой завесой воды.

Потом решительно тряхнула головой и босая прошла из ванной в спальню. Быстро натянула джинсы, удобную блузку, кроссовки и открыла стенной шкаф. Вытащила свой большой чемодан и бросила его на кровать. Стянула с плечиков ворох платьев, свалила рядом и принялась быстрыми, точными движениями укладывать их в чемодан.

Что-что, а чемодан укладывать Лиза умела.

Слишком часто она этим занималась, чтоб не уметь.

Она целый день провела дома, валяясь на постели, прислушиваясь к шагам в квартире нижнего этажа и вставая лишь для того, чтобы сходить в туалет – благо тут выбирать не надо.

За окнами по стенам домов уже карабкались вечерние тени. Еще немного, и появятся их противники – огни большого города, льющиеся с высоты небоскребов, откуда утром солнце выгонит их в подвалы, погребки, подземные гаражи.

Лиза решила, что это шоу будет разыграно уже без нее.

Она взяла с ночного столика пульт и вытянула его по направлению к телевизору. Включила канал «Н.-Й. 1» – какая никакая, а компания. На экране появился интерьер телевизионной студии для вещания новостей и двое ведущих – мужчина и женщина за одним столом.

– …мы ждем подробностей, которые, возможно, поступят нам уже в течение этого выпуска. Кажется, следствие по делу об убийстве сына мэра Джеральда Марсалиса, художника, известного под псевдонимом Джерри Хо, сдвинулось с мертвой точки. Слово нашему корреспонденту Питеру Луздику, который ведет репортаж с Полис-Плаза, один. Питер?